Евхаристическое богослужение в церкви г. Иппона (Hippo Regius) по творениям блаженного Августина. Опыт реконструкции

До нашего времени не дошло никаких богослужебных книг, отражающих литургическую традицию некогда славной Церкви Северной Африки. Однако обширное литературное наследие блаж. Августина Иппонского позволяет в какой-то мере воссоздать картину того, как североафриканские христиане начала V века совершали Божественную литургию. Автор данной статьи, протодиакон Константин Маркович, доцент Санкт-Петербургской духовной академии, член Комиссии по богослужению и церковному искусству Межсоборного Присутствия Русской Православной Церкви предлагает свой опыт реконструкции чина Литургии (Евхаристического богослужения) в церкви г. Иппона и в церквах других африканских городов на основании трудов св. Августина.

I

          Исторической колыбелью латинского христианства стала Проконсульская Африка — римская провинция, административным центром которой с 46 г. до Р. Х. был г. Карфаген.  Изначально господствующим языком общения, проповеди и литургии в Северо-Африканской Церкви был латинский язык, о чем свидетельствует литературное наследие Тертуллиана (ок. 160-240), жившего в Карфагене.  В  то же время в Риме христиане молились и общались между собой на греческом языке, о чем свидетельствуют писания мч. Иустина Философа и сщмч. Ипполита Римского. Латинский язык вошел в обиход у римских христиан не ранее во второй половины III — нач. IV века.

          Вторым  по значению городом после Карфагена  был Иппон (Hippo Regius). Его епископом был блаженный Аврелий Августин, с 396 г. до своей смерти  в  430 г., во время осады города вандалами. Невозможно переоценить влияние, которое оказал Августин своей личностью и творчеством на христианское богословие, философию, культуру, политику.  Немецкий патролог Б. Альтанер назвал Августина  “одним из великих творцов западной культуры средних веков”^[i].

Августин был исключительно плодовитым церковным писателем и оратором. Он сам перечисляет написанные им 232 трактата, разделенных на 93 книги^[ii]. Кроме этого, существует собрание из более чем 270 писем к различным лицам. Также сохранились 400 проповедей (sermones), некоторые из которых Августин сам диктовал, а другие записывались  слушателями. В отношении объема литературного и ораторского наследия из святых отцов Церкви с блаж. Августином может состязаться лишь его восточный современник —  свт. Иоанн Златоуст.

          До нас не дошло никаких письменных памятников, богослужебных книг, систематических изложений или комментариев, отражающих литургические обычаи древней Северо-Африканской Церкви. Немало частных упоминаний, рассуждений, мыслей относительно богослужения содержится в творениях Тертуллиана, сщмч. Киприана Карфагенского, свт. Оптата Милевитского, в актах и канонах северо-африканских поместных соборов.  Тем не менее, основным источником информации о литургической традиции Северо-Африканской Церкви является корпус трудов блаж. Августина, тщательный анализ которого позволяет реконструировать чин (ordo) литургии. Такой опыт неоднократно предпринимался исследователями. Приведем лишь несколько примеров: 1) статья Afrique в  энциклопедическом словаре F. Cabrol, H. Leclercq  Dictionnaire d’archéologie chrétienne et de liturgie. Tome premier Paris 1905-1907; 2) W. C. Bishop, The African Rite  (Journal of Theological Studies, Oxford 1911, Vol. 13, Pages: 250-277); 3) J. H. Srawly, The Early History of the Liturgy (глава The Liturgy of Church in North Africa), Cambridge 1913; 4) W. Roetzer, Des heiligen Augustinus Schriften als liturgie-geschichtliche Quelle, 1930, 5) статья в энциклопедии  Augustin through Ages. ed. By A. Fitzgerald, Cambridge, 1999.  Наиболее основательным исследованием, посвященным практической пастырской деятельности  блаж. Августина и подробно отражающим его литургическую активность, можно  считать  книгу  Fr. Van der Meer, Augustin The Bishop, London—NY, 1962.

II

          Руины древнего Иппона  находятся на территории современного города Аннаба (Алжир). В период колонизации Алжира Францией этот город назывался Бона. В 1924 году французский археолог Эдван Марек, тогда молодой морской офицер, побывал в Бона и пришел к мысли, что в Иппоне  необходимы систематические раскопки. После окончания военной службы Марек вернулся в Иппон с археологической экспедицией. Результаты своих открытий он изложил в книге «Monuments chritiens d’Hippone ville episcopate de saint Augustin» (Paris 1958). Повествование о находках в христианском квартале Иппона  и свои выводы Марек соотносил с упоминаниями блаж. Августина о своем кафедральном городе, встречающимися в его трудах. Исследования Марека стали «столь же важными для классической и христианской археологии, как и знаменитые находки в Дура-Европос на Евфрате и Салоне в Далмации»^[iii].

          Христианский квартал Иппона имел пятиугольную форму и был окружен улицами и пешеходными дорожками. Архитектурной доминантой служил внушительных размеров кафедральный храм — Basilica Pacis, фасад которого был обращен на юго-восток и примыкал к улице, а алтарная апсида была направлена к северо-западу. Со стороны фасада, вероятно, был портик, хотя следы фундамента портика почти не видны. Изнутри ряды колонн разделяли базилику на три нефа. Общая длинна здания — приблизительно  37,5 м., ширина — 18,5 м. В апсиде на возвышении располагался пресвитериум, в центре у стены — епископский трон, а по обе стороны к нему примыкали скамьи для пресвитеров. Справа и слева от пресвитерия располагались хоры (schola cantorum). Деревянный резной алтарь находился в центре базилики, в нефе, о чем упоминал сам св. Августин — “Христос питает нас ежедневно, Его трапеза (mensa) — та, что стоит в центре”^[iv]. До наших дней сохранились мозаики. Самые древние датируются III веком. Богатые по композиции и цвету, они занимают центральную часть пола Великой базилики, что позволяет предположить, что она была выстроена на месте более раннего храма, стоявшего на этом месте еще до правления императора св. Константина Великого. Мозаики второго периода находятся в левом нефе и передней части правого нефа. Они датируются периодом после 324 г., когда св. Константин  приказал расширить или перестроить старые храмы и построить новые.

          Кроме того, св. Августин упоминал и другие храмы Иппона: древнюю часовню сщмч. Феогена, первого епископа Иппона (+ 259 г.); базилику епископа св. Леонтия, принявшего мученическую смерть в  303 г.; часовню Двенадцати мучеников, воздвигнутую в память сщмч. Фиденция и пострадавших вместе с ним в 304 г.; часовню св. первомученика архидиакона Стефана, пристроенную к Великой базилике диаконом Ираклием, где находились мощи святого, от которых происходили многочисленные чудеса^[v]; базилику донатистов^[vi].

          III      

          В своем учении о Церкви блаж. Августин исходил из тезиса ап. Павла о том, что Церковь есть Тело Христово (Corpus Christi), в Котором Христос — Глава, а все верующие — члены Его Тела (1 Кор. 12. 27; Еф., 1. 22-23 и др.).  В латинском языке corpus означает тело, плоть, организм (человека) и, одновременно, собрание, общественную организацию, общину. Поэтому идея об экзистенциальном тождестве  человеческой природы Христа, воспринятой Им от Пречистой Девы Марии,  и  Его Тела — Кафолической Церкви звучит в устах св. Августина с особой ясностью и силой. “Господь наш Иисус Христос, братья и сестры, насколько я смог настроить свой разум на то, что написано в Писании, может быть познаваем и именован тремя способами (tribus modis intellegitur et nominatur), или же через Закон и пророков, или через послания апостолов, или через нашу веру в Его деяния, о которых мы знаем из Евангелия. Первый способ: как Бог и в отношении Его Божественной природы, которая равна и вечна с Богом. Следующий способ — это то, что Он, восприняв плоть, пребывает Богом, который одновременно стал человеком, и человеком, который одновременно стал Богом, по превосходству, которое принадлежит Ему, и по которому Он не приравнивается к другим человеческим существам, но является ходатаем и главой Церкви. Третий способ — как «Всецелый Христос» (totus Christus) в полноте Церкви, то есть как Глава и тело, в меру полноты совершенного Человека (Еф 4:13), в котором каждый из нас является одним из членов”^[vii].

          Каждый верующий соединяется со Всецелым Христом через таинство Его Тела и Крови. “Ибо плод (virtus)^[viii], который дает Евхаристия — Единство. Это означает, что мы принимаем Тело Христово и становимся Его членами, мы есть то, что мы приняли”^[ix] “Вы видите на Божием алтаре хлеб и чашу. Это то, что видят ваши глаза, но ваша вера требует, чтобы вы уверовали в то, что хлеб есть Тело Христово, чаша — Кровь Христова… если же вы хотите знать, что такое Тело Христово, вы должны услышать то, что говорит апостол верующим: ныне вы — Тело Христово, и каждый в отдельности — Его члены (1 Кор 12:27). И если это так, то вы принимаете таинство, означающее вас самих. Вы отвечаете «аминь» на то, что вы есть, и тем самым соглашаетесь, что вы таковы. Вы слышите слова «Тело Христово» и отвечаете «аминь». Так будьте же членами тела Христова, чтобы ваше «аминь» было истинным…”^[x]. Следуя этому, Августин называл Евхаристию насущным хлебом (panis quotidianus), ежедневной  пищей и настаивал на ежедневном служения таинства  Евхаристии в храме и всенародном причащении. В течение всего литургического года Евхаристия в Иппоне совершалась по утрам, и причастники соблюдали обычное воздержание от пищи с полуночи до причащения. Единственным исключением из этого правила была служба воспоминания Тайной Вечери в четверг страстной седмицы. Евхаристия совершалась вечером, и народ имел возможность причащаться, предварительно вкусив обычной пищи в течение дня^[xi]. Такое постановление было утверждено Третьим Карфагенским поместным собором в 397 г.^[xii].

          Богословские рассуждения Августина о таинстве Евхаристии отличаются величественной,  красочной риторикой. Одновременно его отношение к внешней, эстетической стороне богослужения отличалось крайней непритязательностью. “Поклонники теоретического великолепия будут поражены, когда обратят свой взор к скромным реальностям, среди которых он трудился, строгости его литургической практики. Словесная пышность его символических толкований входила в контраст с его почти пуританской простотой”^[xiii] Он не любил пышности в священнодействиях, сложных мелодий в церковных песнопениях, хотя и готов был терпеть их: “Иногда мне сильно хочется, чтобы и в моих ушах и в ушах верующих не звучало тех сладостных напевов, на которые положены псалмы Давида.… И, однако, я вспоминаю слезы, которые проливал под звуки церковного пения, когда только что обрел веру мою; и хотя теперь меня трогает не пение, а то, о чем поется, но вот — это поется чистыми голосами, в напевах вполне подходящих, и я вновь признаю великую пользу этого установившегося обычая.”^[xiv].

          В Северной Африке в IV-V вв. не было единообразия в литургических традициях. Так, например, некоторые общины соблюдали пост в субботу, ориентируясь на Римскую Церковь. Остальные, наоборот, постились в среду и пятницу. Августин, следуя своему духовному наставнику, свт. Амвросию Медиоланскому, призывал к уважению к этим различиям. “Пусть существует единая вера вселенской Церкви… Даже если то же единство веры проявляется в различных обрядах, тому, что истинно в вере, нисколько не мешает это разнообразие — “Вся слава дщери Царя внутри…” (Пс.  44: 14.) Но те обряды, которые исполняются по-разному, изображают ее одежду, о которой сказано: “в многоцветной одежде ведется она к Царю” (ст. 15.). Пусть эта одежда также будет разнообразна в различных обрядах, но не так, чтобы ее разрывали споры”^[xv].

IV

          Чин Евхаристии  в Африке, как и везде, разделялся на две части: литургия оглашенных (missa catechumenorum), или литургия Слова, и литургия верных (missa fidelium), за которой непосредственно совершалось освящение даров и причащение. “Поэтому Евхаристия — это наш хлеб насущный, но мы должны принимать его не столько для питания тела, сколько для укрепления духа… Но то, что я объясняю вам, тоже хлеб насущный, как и чтение, которое вы слышите каждый день в церкви, и слушание и чтение гимнов — это хлеб насущный. Это необходимые подспорья для нашего земного странствия”^[xvi]. В структуре африканского чина есть некоторые особенности, схожие с чином Римской мессы.  Так, offertorium, т. е. церемония приношения на алтарь  хлеба и вина, совершается непосредственно перед анафорой; а также pax — взаимное приветствие и пожелание мира — непосредственно перед причащением (а не перед началом анафоры). Поэтому, следуя авторитетному мнению Й. А. Юнгманна,  разделявшего древние литургические обряды латинского Запада на два типа — римско-африканский и галликанский,   следует заключить, что,  «хотя ни одного полного текста чина африканской мессы до нашего времени и не дошло, многие разрозненные ссылки дают нам достаточное основание полагать, что во многих пунктах он близко совпадал с римским».^[xvii] 

          Чин евхаристии начинался входом епископа в собрание, приветствием Pax (Dominus) vobiscum (Мир (Господь) с вами) и ответом общины — Et cum spirito tuo (И со духом твоим)^[xviii]. Затем следовали чтение из апостольских Посланий, пение избранного псалма, затем чтение из Евангелия: “Мы слышали апостола, мы слышали псалом, мы слышали Евангелие”^[xix]. В некоторые дни бывали дополнительные чтения из Ветхого Завета^[xx]. В книге О граде Божием Августин писал: “Когда наконец наступала тишина, были прочитаны установленные тексты Священного Писания (Facto tandem silentio Scripturarum divinarum sunt lecta sollemnia)”^[xxi], — имея в виду пасхальную службу. Выражение lecta sollemnia может быть переведено как “установленные ежегодно”. Отсюда следует вывод, что во время жизни Августина в Африканской Церкви для основных праздников церковного года существовал более или менее устоявшийся лекционарий, т. е. цикл  литургических чтений Писания. Однако в другие дни выбор чтений зависел от усмотрения предстоятеля. «Во времена Августина чтения в течение года не были еще полностью фиксированы, но процесс фиксации уже начался»^[xxii]. По окончании апостольского чтения псалом исполнялся в форме респонсория (Sermo 34 — “De responsorio psalmi CXLIX:”), т. е. чередования пения стихов псалма солистом и всем народом: “Затем мы пели псалом, обращаясь друг к другу с единым голосом и единым сердцем…”^[xxiii]. В период от Пасхи до Пятидесятницы к псалму добавлялось пение Аллилуйя (“Все дни после Страстей Господних, в течение которых мы воспеваем  Господу «Аллилуйя», мы радуемся, и так это бывает до Пятидесятницы, когда Дух Святой был ниспослан с неба по обетованию”^[xxiv]). Пение Аллилуйя полагалось также в дни Господни^[xxv] (воскресные) и «в некоторые наши праздники, следуя древней традиции Церкви”^[xxvi]. В дни памяти мучеников кроме отрывков из  Священного Писания добавлялось чтение актов, т. е. повествований об их подвигах. Г. Г. Уиллис написал исследование, в котором обстоятельно реконструировал порядок литургических чтений по проповедям блаж. Августина^[xxvii]. 

          Проповедь после евангельского чтения была обязательным элементом богослужения. Епископ проповедовал сидя на троне в пресвитерии, посреди апсиды. В африканских базиликах сидений для мирян, видимо, не было. Августин хвалил “очень разумный обычай”, существовавший в “заморских церквах”, т. е. в италийских: “священники не только говорят, сидя, но и сами предлагают народу сиденья: нельзя, чтобы человек слабый, устав от стояния, отвратился от своего самого здравого намерения или был даже вынужден уйти”^[xxviii]. За проповедью следовал отпуст катехуменов^[xxix],  затем — молитва собрания (communis oratio), или молитва верных (oratio fidelium). Судя по тому, что некоторые проповеди оканчиваются словами призыва к общей молитве, служащими ее вводной формулой, можно заключить, что Августин не произносил специальных молитв и благословений  для оглашенных.

          Молитвой собрания в латинском обряде называется элемент евхаристического богослужения, соответствующий по смыслу и, отчасти, по форме сугубой ектении в византийской литургии. Молитва собрания  содержит прошения о нуждах Церкви, а также поименные поминовения живых и умерших (чтения диптихов). В древности молитва собрания входила также и в чин римской мессы. Но около V в. поминовение имен  было включено непосредственно в сам Римский канон, т. е. непосредственно в молитву освящения евхаристических даров. Communis oratio вышла из ежедневного употребления и многие века сохранялась лишь в составе службы Страстной Пятницы (orationes sollemnes). II Ватиканский собор постановил восстановить oratio fidelium в составе Мессы, что и было исполнено при составлении миссала папы Павла VI (1969-1970).

Молитва собрания начиналась вводной молитвенной формулой, произносимой епископом: “Обращаясь к Господу, Богу Отцу Всемогущему, Ему, от чистого сердца, насколько позволяет наша ничтожность, мы воздаем величайшую благодарность. Будем молиться всей душой Его несравненной кротости, чтобы Он благоволил исполнить наши молитвы по Своему благоволению, Своей силой изгнать врага из наших действий и мыслей, умножить в нас веру, управлять нашими умами, даровать нам духовные мысли и привести нас к Своему блаженству. Через Иисуса Христа, Сына Его и Господа нашего, Который есть Бог, и с Ним в единстве Святого Духа живет и царствует во веки веков. Аминь”^[xxx]. Затем следовали прошения, читавшиеся диаконом. В полемике против пелагиан Августин обосновывал свое утверждение о том, что вера есть дар Божией благодати, ссылаясь на практику чтения прошений из communis oratio об обращении неверующих. “Удержитесь ли вы от ответа: «Аминь», когда услышите, как епископ у алтаря Божьего увещевает верующих молиться Богу или сам громко молится Ему, чтобы призвать неверующие народы принять его веру? Относительно этого последнего обычая, столь полезного для того, чтобы подвигнуть душу к преданности и воспламенить сердце любовью к Богу, существует большое разнообразие: многие члены Церкви в Африке довольно холодны и апатичны, так что донатисты упрекают нас в том, что в церкви мы слишком трезво поем божественные песнопения пророков, в то время как они не сохраняют никакой трезвости в пении псалмов, сочиненных человеческой изобретательностью, от которых они чувствуют возбуждение, как от звука труб. Более того, когда братья собираются в церковном собрании, священные славословия не поются только тогда, когда совершается чтение и гомилия, или когда епископ читает молитвы вслух, или молитва собрания призывается живым голосом диакона (communis oratio voce diaconi indicitur)»^[xxxi]; «никогда не следует пренебрегать молитвами за души умерших. Это Церковь в общем поминовении всегда делала для всех умерших в христианском и католическом общении, даже не называя их имен»^[xxxii]

          Затем епископ и клирики перемещались к алтарю. Служба продолжалась церемонией Оффертория, сопровождавшейся пением псалма. По свидетельству  Августина, в его время обычай “петь гимны из Псалтири перед алтарем, как перед жертвоприношением (офферторий), так и в тот момент, когда принесенное раздавалось народу (во время причащения),” был относительно новым и “только утверждался в Карфагене”^[xxxiii].  После приготовления даров следовала молитва над приношением (Oratio super oblata), диалог перед началом анафоры  “Горе имеем сердца..(sursum corda)” (“Сначала после молитвы, вас побуждают вознести ваши сердца, … и вы отвечаете “вознесли ко Господу”^[xxxiv]), и далее — анафора. Блаж. Августин нигде не приводит цитат текста евхаристической молитвы, также  нигде не упоминает об ангельской хвале Sanctus (Benedictus). В период церковной деятельности блаж. Августина процесс стандартизации литургических текстов был далек от завершения, а импровизация была еще обыденным явлением. “Пусть знают, что единственный голос, который доходит до Божиих ушей, это голос сердечного чувства; тогда они не станут смеяться, заметив, что кое-кто из священников и церковных служителей призывают Бога с варваризмами и солецизмами (т. е. стилистическими ошибками) или даже не понимают произносимых слов и путаются в их расстановке”^[xxxv]. Тем не менее, собор в Иппоне (393 г.) постановил, что все молитвы, произносимые у алтаря, должны быть обращены к Богу-Отцу, и следует использовать только те молитвы, которые были одобрены «сведущими братьями» (fratres instructiores) (25 канон). Карфагенские соборы 397 и 407 годов также определили, чтобы из литургических молитв были исключены ложные доктринальные идеи и чтобы все тексты и формулы составлялись под наблюдением церковной иерархии^[xxxvi].

          В письме к еп. Павлину Ноланскому содержится описание структуры евхаристической части африканской литургии от анафоры и до ее завершения. Августин комментирует стих из I Послания к Тимофею св. ап. Павла (2. 1.) “Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех людей (Obsecro igitur primo omnium fieri obsecrationes, orationes, postulationes, gratiarum actiones pro omnibus hominibus)”. “Итак, поскольку тот, кто просит, молится, и тот, кто молится, просит, и тот, кто взывает к Богу, делает это для того, чтобы молиться и просить Его, то что означает это различие, сделанное апостолом, и которое мы не должны упускать из виду? Оставляя в стороне общий смысл и обычное словоупотребление, согласно которому, что бы ни говорили — precatio^[xxxvii], oratio, interpellatio или postulatio^[xxxviii], — всегда имеется в виду одно и то же и единственное, то есть молитва, тем не менее, необходимо искать правильное и конкретное значение каждого из этих терминов, но трудно найти ясное и точное, поскольку в этой области можно сделать много утверждений, допускающих критику”. “Итак, я предпочитаю придать этим словам то значение, которое привыкла придавать им вся Церковь, или почти вся Церковь, подразумевая под словом precationes молитвы, которые мы читаем во время совершения Таинств, прежде чем приступить к благословению приношений, поставленных на трапезе Господней; под orationes — молитвы, которые мы читаем, когда они благословлены и освящены и раздроблены для раздачи верующим: эта молитва завершается почти всей Церковью молитвой Господней. …Interpellationes или … postulationes совершаются тогда, когда народ принимает благословение от епископа: ибо епископы, подобно адвокатам, представляют своих подзащитных всемогущему милосердию Божьему через возложение рук. После того, а также причащения св. Таин, все завершается благодарением, определенным апостолом как заключительное действие”^[xxxix]. Безусловно,  здесь необходимо прояснить вопрос о том, в какой момент, с точки зрения Августина, происходит consecratio — освящение и преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. С одной стороны, Августин утверждал, что каждое таинство Церкви, идет ли речь о  Крещении или Евхаристии, совершается в тот момент, когда “слово Божие соединяется  с веществом, и таким образом становится видимым словом (Accedit verbum ad elementum, et fit sacramentum, etiam ipsum tamquam visibile verbum)”^[xl]. Следовательно, вслед за своим духовным наставником, св. Амвросием Медиоланским, Августин учил о том, что хлеб и вино освящаются произнесением над дарами евангельских verba, т. е. слов Христа (Мф. 26. 26-28): “Тот хлеб, который вы видите на алтаре, освященный Словом Божьим (sanctificatum per verbum Dei), есть Тело Христово. Потир, а точнее то, что в нем находится, освященное словом Божиим — это Кровь Христа”^[xli]. С другой стороны, в трактате О Троице Августин говорит об освящающем действии благодати Святого Духа в Евхаристии: ”…И что, хотя и приводится человеческими руками к тому видимому образу, не может освятиться так, чтобы стать великим таинством, если невидимым образом не содействует Дух Божий»^[xlii]. Свт. Оптат Милевитский более определенно свидетельствует о том, что молитвенное прошение о схождении Святого Духа на Дары, их преложении и освящении силой Его благодати (т. е. эпиклезис) было составной частью анафоры в африканской литургической традиции:  “Что может быть более кощунственным, чем ломать, соскребать, уничтожать алтари Господни, на которых приносилась жертва Господня, на которые возносились молитвы людей  и членов Христовых, где призывался Всемогущий Господь, куда сходил Св. Дух в ответ на молитвы,  от которых многие принимали залог вечного спасения” ^[xliii]). Необходимо обратить внимание также на особенность, которая присутствовала только в африканском обряде — раздробление освященного Хлеба (fractio) происходило по завершении анафоры до произнесения Молитвы Господней, а не непосредственно перед причащением, как в иных западных и восточных обрядах.

      По Молитве Господней следовало взаимное Приветствие мира (Pax). “Вот, после освящения, мы произносим молитву Господню… Затем мы говорим: Мир вам, и христиане обмениваются священным поцелуем. Это знак мира; то, что выражают уста, должно быть в совести; то есть, как твои уста приближаются к устам брата, так и твое сердце не должно быть далеко от его сердца»^[xliv]. Далее следовало благословение епископа и причащение клира и народа, вовремя которого бывало пение причастного псалма. Миряне  выстраивались у алтарной ограды (cancelli)^[xlv], принимали от священников Тело Христово “в сложенные руки”^[xlvi], затем причащались Крови Христовой из чаши. Неофиты же допускались внутрь алтарной преграды и в первый раз в своей жизни причащались непосредственно у алтаря^[xlvii]. Далее следовала благодарственная молитва и отпуст.

          Из вышеизложенного следует вывод о том, что творения блаженного Августина являются не только ценнейшим источником для богословия и христианской философии. Они содержат также и важную литургическую информацию, которая позволяет нам сформировать представление о уникальной богослужебной традиции древней и некогда славной Северо-Африканской Церкви.

^[i] B. Altaner. Patrology. NY. 1961. P. 493.

^[ii] Retractationes II, epilogus. Все цитаты из трудов блаженного Августина приводятся по собранию текстов, размещенном на электронном ресурсе: Sant’Agostino/Augustinus Hipponensis. URL: https://www.augustinus.it/latino/index.htm  Дата обращения: 12. 04. 2022.

^[iii] T. W. Phelan. St. Augustine and the Recent Excavations of the Christian Monuments of Hippo// Theological Studies, 20.3 1959 (422-431). P. 423. Электронный ресурс: URL: http:// http://cdn.theologicalstudies.net/20/20.3/20.3.4.pdf?_ga=2.185427241.102861699.1649707842-85207849.1649707842 Дата обращения: 12.04.2022

^[iv] Sermo, 132. 1.

^[v] De civitate Dei, 22. 8.

^[vi] Phelan, St. Augustine and the Recent Excavations of the Christian Monuments of Hippo. P. 427.

^[vii] Sermo, 341. 1.

^[viii] Virtus Sacramenti — духовный плод, результат, эффект, который получают люди от участия в таинстве.

^[ix] Sermo, 57. 7.

^[x] Sermo, 272.

^[xi] Epistola, 54. 5. 7.

^[xii]  J. H. Srawly, The Early History of the Liturgy, Cambridge, 1913. Р. 143 .

^[xiii]  Fr. Van der Meer, Augustin The Bishop, London-NY, 1962. Р. 317.

^[xiv] Confessio, 10. 33. 50.

^[xv] Epist. 36. 9. 22.

^[xvi] Sermo, 57. 7.

^[xvii] J. A. Jungmann, The Mass of Roman Rite. Vol. 1. Notre Dame, Indiana. 2012. PP. 44-45.  

^[xviii] Epist. 53 1. 3; De civitate Dei 22.8.

^[xix] Sermo 165. 1.

^[xx] См. sermones 49, 200.

^[xxi] De civit. Dei 22. 8.

^[xxii] Willis G. G. St. Augustine’s Lectionary, London, 1962. P. 6.

^[xxiii] Sermo 176. 1.

^[xxiv] Sermo 228. 1.

^[xxv] Epist. 55. 17. 32.

^[xxvi] Ennarationes in psalmos. 106.  1.

^[xxvii] См. предыдущую сноску.

^[xxviii]  De catechizandis  rudibus, 16.

^[xxix] — Fit missa catechumenis. Sermo. 49. 8.

^[xxx] Sermo 272 ; см. также sermones 34, 37.

^[xxxi] Epist. 55. 18.34.

^[xxxii] De cura pro mortius gerenda. 4.

^[xxxiii]  Retract. 2. 11.

^[xxxiv] Sermo 227. 1.

^[xxxv] De catechizand. rud. 10

^[xxxvi] Vogel C. Medieval Liturgy: An Introduction to the Sources. Washington, 1986. PP. 34-35.

^[xxxvii] Августин заменяет слово obsecratio на идентичное по смыслу, но более употребительное в литургическом языке precatio или deprecatio.

^[xxxviii] Postulatio дословно означает: просьба; жалоба, судебный иск.

^[xxxix] Epist. 149. 2. 15-16.

^[xl] In evangelium Ioannis tractatus 80. 3.

^[xli] Sermo 227. 1.

^[xlii] De Trinitate 3. 10.

^[xliii] Optatus. De Schismate donatistorum 6. 1. Цитата приводится по английскому пер.: Saint Optatus, Bishop of Milevis.  Against the Donatists,  translated by M. Evans. Liverpool, 1997. P. 115.

^[xliv] Sermo 227. 1.

^[xlv] Sermo 395. 2.

^[xlvi] Contra epistulam Parmeniani  2. 7. 13.

^[xlvii] Sermo 224. 3.